Рак становится хроническим, но излечимым

В прошлом году почти 300 тысяч россиян и более 7 миллионов людей в мире умерли от рака. Исследователи предсказывают: в развитых странах рак обгонит сердечные заболевания и станет наиболее частой причиной смерти, каждая третья женщина и каждый второй мужчина рано или поздно заболеет раком.

Неужели все так мрачно? Об этом рассказывает директор Федерального научно-клинического центра детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Дмитрия Рогачева, академик Александр Румянцев.
Александр Румянцев: По существу, рак «прошит» в нашем геноме. Это не одна болезнь, а множество разных заболеваний. И все они обладают общим свойством — нарушением клеточного деления и программы клеточной смерти. Биология этих процессов хорошо изучена. Рак — следствие мутаций жизненно важных генов. Генов, регулирующих деление клеток, и возникающих в результате повреждения нуклеиновых кислот канцерогенами. Или — это следствие случайной или вызванной вирусами ошибки копирования перед делением клеток. И невозможно искоренить погрешность, основанную на делении клеток — будь то развитие, старение, регенерация, заживление и так далее.
Получается, рак грозит каждому из нас?
Александр Румянцев: Нет, конечно. Не каждый до него доживает. Особенно это касается тех, кто умирает от болезней сердца и сосудов. Или такой парадокс: те, у кого развивается тяжелый атеросклероз, раком не страдают.
Почему?
Александр Румянцев: Не могу ответить. Не знаю. В четырехтысячной истории рака, описанного еще в шумерских глиняных табличках, последнее семидесятилетие было в высшей степени продуктивным. В 1947 году Сидней Фарбер, сын эмигранта из России, патолог Детского госпиталя в Бостоне, проводивший в течение 10 лет изучение действия химических веществ на неизлечимую опухоль кроветворной и иммунной системы — детский острый лимфобластный лейкоз, — ввел в лечение раковых больных первый химиопрепарат — аметоптерин (метотрексат). Антивитамин, антагонист фолиевой кислоты. С этого момента рак в самой агрессивной форме стал поддаваться лечению химическими препаратами.
Сегодня в арсенале клинических онкологов более ста эффективных химических, биологических лекарств. И рак из категории фатальных смертельных заболеваний перешел в ранг хронических болезней, поддающихся лечению. Химиотерапия, а точнее, биологическая терапия рака, вышла на первое место в комбинированном лечение (хирургия и лучевая терапия). Сейчас в мире на рассмотрении находится 2,5 тысячи лекарственных молекул с точечным (таргентным) эффектом, вмешивающимся в генетические поломки, свойственные каждой опухоли. Мы стоим перед новым этапом лечения рака — персонифицированной медициной. По прогнозу специалистов, уже в этом десятилетии рак будет поставлен под контроль медицины в полном объеме.
Постоянно говорим: «Рак излечим, если...» То есть если он обнаружен на ранней стадии и вовремя начато лечение.
Александр Румянцев: Согласно конституции, каждый человек обязан заботиться о своем здоровье. Как? Начиная с 33 лет должен каждый год, а после 45 лет — дважды в год проходить контроль. 90 процентов этого контроля — встреча с врачом. Надо с врачом обсудить те расстройства, которые возникли к этому времени: будь то состояние зубов, работа кишечника, нарушение сна и так далее. И врач должен внимательно осмотреть человека, побеседовать с ним, чтобы ориентироваться на его жалобы, результаты визуального осмотра. И лишь после этого, на основании их назначить лабораторные тесты.
Прежде всего общий анализ крови — это главный участник всех процессов скрининга. Забор крови не из пальца, а из вены. В отдельные пробирки берется материал для контроля уровня сахара, холестерина, липопротеина. Это обязательная составляющая скрининга. В него должно войти исследование на раково-эбриональные антигены. Их несколько для основных локализаций рака.
После такого осмотра врач может назначить дополнительные исследования — ультразвуковые, маммографию и так далее. А массовые, поголовные исследования, исследования на потоке — будь то флюорографические или маммографические, истинную картину организма не дают.
Злосчастный рак не обходит стороной и детей.
Александр Румянцев: В 2012 году мы отметили 50-летие организации первого в СССР отделения детской онкологии. В этом году — 50-летие открытия первого отделения детской онкогематологии. Оба они родились в Морозовской детской клинической больнице Москвы. Именно там корни нашего центра и НИИ детской онкологии. Сегодня клиника Морозовской больницы — крупнейший региональный центр детской гематологии/онкологии. Здесь новейшие технологии, сотрудники экстра-класса. Московская клиника и наш центр вместе решают самые «больные» проблемы детской онкологии. В больнице проводится до десяти трансплантаций костного мозга в год.
Но не только в Москве?
Александр Румянцев: Не только. Сейчас в России более 80 центров и отделений детской гематологии/онкологии, восемь из которых в федеральном подчинении и пока работают в рамках ВМП и СМП с бюджетным финансированием. Все остальные финансируются ОМС. В рейтинге последних после Москвы идут Екатеринбург, Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Краснодар, Новосибирск, Татарстан и Владивосток. В ближайшие два года развитие получат специализированные клиники Московской, Калужской, Оренбургской, ряда других областей.
Все центры и специалисты объединены в Национальном обществе детских гематологов/онкологов, членами которого подготовлены клинические рекомендации, протоколы и медико-экономические стандарты диагностики и лечения детей и подростков с гематологическими и онкологическими заболеваниями. Это — важные инструменты унификации лечения детей на всей территории России, обеспечивающие доступность и высокое качество лечения детей. В ближайшие два года эти протоколы и стандарты должны быть обеспечены полным финансированием. Над их тарифами работают медики, общественные организации родителей, пациентов и Общественные советы по защите прав пациентов.
Участие общественных организаций необходимо. Вот на этой недели в Москве прошел VII Форум межрегиональной общественной организации «Движение против рака». Специально были выделены вопросы помощи детям. Ведь программы их лечения принципиально отличаются от программ лечения взрослых. Для них — выздоровление, а не продление жизни, достижение развития ребенка, а не качество жизни. Кстати, эта тема будет обсуждаться и на очередном конгрессе Союза педиатров России 18-20 февраля в Москве.

Александр Григорьевич, в беседе с вами никак не обойти тему центра Димы Рогачева, открытого в 2011 году.
Александр Румянцев: Это крупнейший в мире центр нашего профиля, в котором получают высокотехнологичную помощь более 7000 пациентов в год. Здесь проводятся операции в эндоскопической, микрохирургической технике под контролем визуализации с применением новейших реконструктивных материалов, искусственных суставов. В год выполняется более 200 трансплантаций костного мозга, стволовых клеток периферической и пуповинной крови. Все трансплантации неродственные, с использованием донорского и семейного материала.
Больные дети получают высокоэффективную химио- и лучевую терапию и иммунотерапию. В мае прошлого года центру передали подмосковный санаторий, на базе которого лечебно-реабилитационный научный центр «Русское поле». В нем реабилитацию, долечивание, будут получать больные раннего возраста, пациенты с опухолями головного мозга, костей, те, кто перенес трансплантацию костного мозга.
Вы упоминаете клеточные технологии, говорите об операциях по трансплантации костного мозга. Знаю, что в вашей клинике они давно практикуются. Ваше отношение к клеточным технологиям?
Александр Румянцев: Я отношусь к ним очень положительно. Хотя пока это научные исследования, экспериментальные технологии, требующие разработки. Многое еще надо обсудить. Готов, но пока не принят закон о них. А он очень нужен.
Трансплантации костного мозга, использование стволовых клеток периферической и пуповиной крови при онкологических, иммунологических, гематологических заболеваниях, которые вы широко проводите, — это же именно клеточные технологии.
Александр Румянцев: Конечно. Сейчас в России 22 центра трансплантации стволовых клеток крови и иммунной системы. Из них 6 — детских. Самая сложная трансплантация — от неродственных доноров. Но обычно, это родители, сестры, братья или собственные стволовые клетки, полученные путем забора собственного костного мозга или с помощью сепаратора крови.

Положа руку на сердце: в России уровень лечения детей, страдающих раковыми заболеваниями, сопоставим с мировым?
Александр Румянцев: Сопоставим.
Не случайно спросил. Часто приходят просьбы: помочь собрать средства для лечения ребенка, страдающего онкологическим заболеванием, за рубежом. Вы видели одно из таких писем — от мамы четырехлетней девочки. Девочка живет далеко от Москвы, лечилась в вашем центре, а теперь мама просит собрать деньги на лечение в Англии, потому, что девочке все хуже…
Александр Румянцев: Да, эта девочка страдает генерализованной опухолью головного мозга с метастазами в спинной мозг, кости черепа и позвонков. Это редкая и, к сожалению, неизлечимая крупноклеточная анапластическая медуллобластома. В течение года детские онкологи по месту жительства и нашего центра боролись за жизнь ребенка. Девочка получила три курса химиотерапии, включая международный протокол ХИТ, курс лучевой терапии. Без эффекта.
Эскалация терапии опасна для жизни ребенка, в связи с чем девочка получает поддерживающую терапию, которая, к сожалению, носит паллиативный характер. Предложение английских коллег приехать на лечение в Англию, на мой взгляд, несет исключительно коммерческие цели. Однако это предложение заставило родителей обратиться за материальной помощью для поездки в Англию.
Это не единственное письмо. Оправдан ли сбор средств на лечение за рубежом?
Александр Румянцев: Крайне редко. Не все знают, что существует определенный порядок оказания помощи в лечении за рубежом. В том числе и детей.
Какой именно?
Александр Румянцев: Семья или сам больной представляет в Минздрав России выписку из истории болезни и личное письмо-просьбу о предоставлении такой помощи за рубежом. Больной проходит специальное обследование в федеральном учреждении и получает заключение специалистов о целесообразности такого лечения. Оно предоставляется в тех случаях, когда в России его нигде не проводят. Минздрав связывается с той зарубежной клиникой, которая может принять и оказать помощь такому пациенту. Минздрав участвует в софинансировании.
Значит, в любом случае помощь общественности, сбор средств необходимы?
Александр Румянцев: Да. Но добавлю: чудес, как правило, не бывает. Хотя в них все равно верят. И эту веру поколебать нельзя. Тем более веру родителей. Ребенок, о котором мы говорим, прошел все виды лечения. Право родителей принимать решения о его дальнейшей судьбе. Минздрав в данном случае своего согласия не даст, так как это не реально. Но люди, особенно родители… Их можно понять. И нужно понять.