Умывание ледяной водой и запрет на эмоции: интересные факты о Смольном институте

5 мая 1764 года в Петербурге было основано «Императорское воспитательное общество благородных девиц». Это было первое образовательное учреждение в России и его открытие начало эпоху реформ в области просвещения.



Во многом Смольный институт был похож на привычные нам школы. Девочки из дворянских семей поступали туда в шесть лет, а само обучение длилось двенадцать и было разделено на четыре «возраста». Девочки, в зависимости от возраста носили платья определенного цвета: самые младшие — кофейного, с 9 до 12 лет — синего, с 12 до 15 лет — голубого и с 15 до 18 — белого.
Только шесть самых лучших выпускниц ежегодно были удостоены отличительного знака — золотого вензеля с инициалами императрицы и белого банта с золотыми полосками.

Качество обучения соответствовало уровню средней школы, а не института

В первые годы после создания учебного заведения там была вполне сильная программа, она соответствовала программе женской гимназии. Особое внимание уделялось истории, арифметике, иностранным языкам, архитектуре, географии и физике.
Но потом все сместилось на уровень «декоративных» умений — танцы, пение, основные дисциплины преподавались слабо. Ученицы должны были больше уделять внимание соблюдению правил и приличий, чем оценкам, а аттестаты выдавали всем, чтобы родители не ругались, что заплатили деньги.
Ну и разумеется, в библиотеках книг было мало, учителя запрещали задавать вопросы, а уж вступать в дискуссии и отстаивать свое мнение было совершенно недопустимо.

Физические наказания отсутствовали, но унижения были постоянными

За неряшливость, например, к платью провинившейся прикалывали рваный чулок, а за ругань вешали на шею огромный картонный язык. Еды не лишали, то во время обеда могли заставить встать. Можно было бы поесть и стоя, но это навлекло бы еще больший гнев, ведь еда стоя была уделом падших женщин и уж такое порядочная девушка вряд ли бы отмолила.

Учениц делили на «хороших» и «плохих»

Не всем подходили жесткие условия проживания, некоторые девочки бунтовали. А «бунтом» мог считаться даже выбившийся из прически локон или громкий разговор. Таких «оторв» называли мовешками (от французского слова mauvaise — «дурной»). А те, кто вели себя идеально, были вежливыми и держали осанку назывались парфетками (parfaite — «совершенный»).

Встречаться с родными вредно

Переписка с родными и поездки к ним были строго регламентированы. Воспитанниц неохотно отпускали домой, им разрешалось только принимать родных в стенах учебного заведения и только под присмотром воспитателей.
Письма строго цензурировались и написать то, что хочется, можно было только если подружиться с горничной и заплатить ей. В некоторых институтах невозможность забрать воспитанницу домой прописывалась в договоре и нужна была очень веская причина, чтобы это произошло.
Но даже скучать по дому и по прошлой жизни было нельзя. Это высмеивалось старшим воспитанницами и преподавателями и новенькие ученицы сначала быстро учились скрывать свои чувства, а потом у них не оставалось ничего кроме института и тех, кто там живет.

Развлечений почти никаких, а условия жизни очень суровы

За стенами института девочек могли за глаза называть «неженками», но они содержались в очень даже спартанских условиях — в дортуарах температура часто была 12–16°С, а одеяла были тонкими, выспаться не удавалось. Подъем был в шесть утра, девочки умывались ледяной водой, молились, скромно завтракали и шли на уроки.
Гуляли девочки строго по расписанию на территории институтов. Иногда их выводили в Таврический сад, предварительно закрыв его для посещения другими посетителями. Во время зимы двор застилали досками и ходить можно было только по ним, чтобы не принести грязи в помещение.
Воспитанницы беседовали друг с другом и вели дневники, но более интересного чтения не было. Книги только из программы, да и из тех удалялись отрывки, которые «могли смутить юные умы». А вырезанные фрагменты собирались в отдельную книгу и ее могли купит выпускницы. Воспитанницы мечтали о ней.

«Обожание» как смысл жизни

Запертые от внешнего мира девицы не могли испытывать яркие эмоции. А потребность в них была, поэтому девочки постоянно кого-то «обожали». Предметом могла стать старшая ученица, учитель, даже священник. Обожаемый должен был быть немного постарше в школьной иерархии. За его здоровье молились, дарили подарочки, делали мелкие услуги.
Но какие подростки без страданий — «страдая за свою любовь» девочки могли мыло съесть, выцарапать инициалы предмета на руке. И любовь была высокой, платонической — если учитель объявлял, например, о своей женитьбе, то «обожали» и его невесту тоже, заочно.
А уж когда в институт приезжали высокопоставленные чиновники или сам государь, то истерика доходила до предела. Сохранялись кусочки со стола царя, а уж если удалось добыть его платок, то его резали на мелкие кусочки на всех и бережно хранили на груди.

В преподавателях были некрасивые мужчины и незамужние женщины

Обязательное условие работы в институте благородных девиц — отсутствие мужа. Но при этом такой статус очень негативно отражался на характере классных дам, ведь в те времена женщина-одиночка считалась второсортной и презиралась обществом. Воспитанницам было нелегко, классные дамы отыгрывались на них и наказывали за малейшие проступки.
Мужчин брали на работу неохотно, чтобы не искушать юных девушек. Лучшим вариантом был пожилой женатый мужчина с каким-нибудь физическим недугом или же внешним дефектом. Но ученицы все равно обожали их, потому что в институте была традиция иметь объект поклонения.

Среди выпускниц много известных на весь мир

Например, первая женщина-дипломат Дарья Ливен, арфистка Ксения Эрдели, первая русская женщина-воздухоплаватель Прасковья Гагарина, любимая Максима Горького Мария Закревская-Бенкендорф-Будберг.
Но они такими стали скорее не благодаря Смольному институту, а вопреки ему.

Девочки выходили в жизнь совершенно к ней не приспособленные

У них наступала настоящая паника. Многие из них не блистали здоровьем — физических упражнений было мало, а питание было крайне ограниченным.
За годы обучения связь с родными истончалась, все вокруг казались врагами, а ведь нужно было выполнять самые банальные вещи — в магазин ходить, ориентироваться в городе, платить слугам.
«Оставалось только сделать инфантильность своей изюминкой: невинно хлопать глазами и говорить трогательным детским голоском. Любители спасти „невинное дитя“ находились».
Елизавета Водовозова. «Дневники смолянки. Воспоминания об институтских нравах.»