О паразитической природе желаний

Американский биолог Дэвид Бараш выдвигает предположение, согласно которому желания и устремления каждого человека являются лишь суммой желаний и устремлений обитающих в этом человеке паразитов.
В «Людях в черном» была сцена вскрытия в морге: выяснилось, что труп был талантливо сделанным роботом, в голове у которого сидел маленький зеленый человечек. Если эта аналогия кажется вам сказочной, подумайте о том, что на земле гораздо больше паразитов, чем свободно живущих организмов. Эндогенные ретровирусы (то есть вирусы, которые, встроив однажды свой код в ДНК, размножаются вместе с человеком и которые занимают в геноме человека в четыре раза больше места, чем все гены, кодирующие химический состав нашего тела) безвредны или даже полезны, но практически все многоклеточные организмы служат домом для кучи других безбилетных пассажиров, у каждого из которых — и об этом нельзя забывать — свои собственные планы на жизнь. Описывая только одну группу червей, биолог Натан Кобб предположил, что «если бы вся материя во вселенной, кроме нематод, исчезла бы в один миг, наш мир все равно был бы смутно опознаваем… Деревья все так же стояли бы призрачными тенями вдоль несуществующих улиц и аллей. Растения и животные оставались бы различимы, и, будь у нас довольно знаний, мы бы смогли даже во многих случаях определить их, изучив когда-то населявших их нематод». Или, если бы биолог задался вопросом Фрэнка Заппы «Suzy Creamcheese, honey, what’s got into you?» («Сьюзи, пончик, кто в тебя вселился?») он мог бы получить ответ: множество всяких организмов.
Разве это что-то меняет? Для большинства из нас, якобы свободно живущих, — многое. Мы делим кров и стол с другими формами жизни, и это не только угрожает нашему режиму питания (и душевному покою!), но и влияет на свободу действий. В технической литературе это называется «манипулирование хозяином». Например, плоский червь Echinococcus multilocularis делает своего хозяина — мышь — жирной и неповоротливой, из-за чего она быстро попадает в лапы хищников, особенно лис, которые — и это не совпадение — являются следующим хозяином в жизненном цикле червя. «Тех, кого боги хотят наказать, — говорили древние греки, — они лишают разума». Плоские черви наказывают мышей, превращая их в жирных увальней, то есть в пищу лис.
Бывают случаи и еще более невероятные. Трематода Dicrocoelium dentriticum последовательно паразитирует на муравье и овце. Перебраться из насекомого в млекопитающее не так-то просто, но находчивый червяк справился с этой задачей. Запертые в муравье паразиты мигрируют в его мозг, перепрограммируют его нейроны и управляют таким образом его поведением. Пораженный муравей, исполняющий с покорностью зомби приказы дикроцелиума, залезает на вершину травинки и хватается за нее челюстями, после чего терпеливо ждет, пока его проглотит овца. Добравшись таким образом до вожделенных овечьих кишок, трематода откладывает яйца, которые отправляются — в чудесной компании кучи навоза — заражать новых муравьев.
Мой последний пример особенно неаппетитен, но без него не обойтись. Чуму вызывают бактерии, которые живут на блохах, населяющих, в свою очередь, крыс. Блохи обычно питаются крысиной кровью, но не брезгуют при случае и человечьей — и если они заражены, то при укусе инфицируют и человека. Для нашего повествования важно, что блохи, зараженные чумой, становятся особенно прожорливыми, потому что чумные бактерии, размножаясь у них в желудках, расчетливо лишают насекомых способности утолить свой все растущий голод. Но мало того, что они становятся ненасытными. Инфицированные блохи, чье брюхо переполнено бактериями, отрыгивают кровь обратно в рану, перемещая микробов в новую жертву. Отчаянно голодная несущая чуму блоха, если бы ее призвали к ответу, могла бы заявить, что «в нее вселился дьявол», но на самом деле винить следует бактерию Yersinia pestis.
Я не хочу сказать, что чумная палочка, или плоский червь, или муравьиный повелитель, знают, что делают, изменяя наклонности своего хозяина. Скорее, долгая эволюционная история устроила вещи так, что земля принадлежит манипуляторам.
Но и тут все не просто. Пути естественного отбора темны и неисповедимы, и бродят ими не только манипуляторы, но и их предполагаемые хозяева, которые не станут смиренно подчиняться только потому, что ими хотят управлять. Так и наши души: не ясно, порабощают ли они кого-то, исполняют ли чужие приказы или действуют сами по себе. Подумайте, например, о кашле или даже — раз уж нам приходилось затрагивать неаппетитные материи — о диарее.
Когда люди заболевают, они кашляют и чихают. Это не только одна из причин гнусного самочувствия, но и, в первую очередь, важный симптом болезни. Больной только выигрывает от того, что извергает из себя миллионы крошечных захватчиков, но окружающие его люди — точно нет. В связи с этим можно предположить интересную возможность. А что если кашель и чихание — не просто симптомы заболевания, но и в первую очередь манипуляция нами со стороны, скажем, вируса инфлюэнцы? Диарея — это основной (и потенциально смертельный) симптом холеры. Как и в случае с кашлем, неприятный симптом, скорее всего, призван помочь больному избавиться от холерного вибриона, Vibrio cholerae. Но и вибрион не остается внакладе. Когда больной холерой умирает от непрерывного поноса, выигрывает холерная бацилла.
Выделяемый микробом токсин делает человеческий кишечник проницаемым для воды и вызывает наводнение, смывающее большую часть аборигенной микрофлоры кишечника. В результате возникает свободная от конкурентов среда, в которой процветает вибрион. Существенное условие этого процветания — обильный поток, выносящий миллиарды микробов наружу, где в небезупречных гигиенических условиях они заражают новые жертвы. Диарея, таким образом, не просто симптом холеры, но и пример того, как бактерии успешно манипулируют человеком в своих интересах.
Как бы ни были неприятны истории про вторжение пришельцев и манипуляции телами, от них можно легко отмахнуться, когда речь заходит о повседневной здоровой жизни, которую мы обычно ведем. Когда мы заняты своими делами, все выглядит достаточно просто, потому что — настаиваем мы — мы действуем по собственной воле, а не по воле некой армии патогенных оккупантов. Когда мы влюбляемся, то только ради себя, а не по указке романтически настроенного паразита. И помогать друзьям нас заставляет не альтруистичный микроб и не давно утихомиренный ретровирус. Мы едим, когда голодны, спим, когда хотим, чешемся и пишем стихи не потому, что капитулировали перед очередной нематодой. Или все-таки поэтому?
Эволюционные биологи все больше и больше осознают, что наше тело — лишь инструмент, при помощи которого гены обеспечивают свое будущее. Тела — недолговечные убежища для генов, которые только и существуют в эволюционных масштабах времени. Сколько бы времени, денег и усилий мы ни тратили на свое тело, сколько бы ни приседали, ни бегали и ни следили за уровнем холестерина — наши дни сочтены. В мировом масштабе они эфемерны, как весенний день, лепесток цветка или порыв ветра. Плоть идет путем всякой плоти: прах к праху, атом к атому. Гены практически бессмертны.
Биологически корректный ответ на вопрос «кто мы?» состоит в том, что мы не так уж отличаемся от манипулируемых животных. Разница только в том, что нашим телом манипулируют гены. В отличие от паразитов и патогенных микробов, манипуляции генов не так раздражают, потому что это меньше похоже на одержимость бесами: все-таки гены — это мы сами. Но проблема остается: наши якобы собственные гены испытывают не больше угрызений совести, понукая нами, чем плоские черви, лишающие разума муравьев.
Взять, к примеру, альтруизм — поведение не только хорошее, но и высоко ценимое. Это любимый пример эволюционных биологов, потому что, на первый взгляд, любое альтруистическое поведение кажется парадоксом. Естественный отбор должен был бы подавлять любую генетически обусловленную склонность к оказанию помощи другим за счет альтруиста. Такие гены должны исчезать из популяции и замещаться генами более эгоистичными. Парадокс был в большой степени разрешен, когда стало понятно, что «эгоистичный ген» может распространять себя (точнее, свои копии), помогая генетическим родственникам, которые с большой вероятностью тоже являются носителями этих генов. За счет подобного «родственного отбора» поведение, которое выглядит альтруистичным с точки зрения организма, оказывается эгоистичным с точки зрения гена. Когда кто-то помогает своим близким, на чей счет относить доброе дело — альтруиста или его генов?
Альтруизм, так же, как и чихание, вполне может оказаться успешной манипуляцией, только кукловоды здесь — не вирусы, а «гены альтруизма». Как бы мы ни восхищались альтруизмом, он в некотором смысле всего лишь очередная форма манипуляции. В конце концов, как паразит получает выгоду, руководя действиями марионеточного муравья, так и гены альтруизма выигрывают от того, что мы милы по отношению к своей кузине, хотя наши родственные чувства дорого обходятся тому, что мы ошибочно полагаем «собой».
Все это звучит довольно наивно: биологи знают, что не только гены управляют телом. Ни один признак живого существа не появляется в полной красе из свернутой спирали ДНК, как Афина из головы Зевса. Каждый признак, и поведенческий в том числе, складывается в результате сложного взаимодействия генетического потенциала и опыта, инстинкта и воспитания, неразрывно связанного с врожденными свойствами. Гены влияют на результат, но не определяют его.
Но решает ли это проблему? Допустим, одержимый паразитом муравей сохраняет остатки свободной воли. А зараженная мышь — даже в большей степени. Что изменится, если их поведение испытывает влияние паразита, но не определяется им вполне? Не достаточно ли будет этого влияния, чтобы усомниться в независимости их действий? И главный вопрос: почему мы должны меньше сомневаться в свободе воли человека? Даже если наши гены манипулируют нами совсем чуть-чуть, достаточно ли этого, чтобы задаться неприятным вопросом: кто все-таки несет ответственность?
Может быть, это и не важно. Потому что окружающая среда — это не только то, что снаружи, но и то, что внутри: паразиты, бактерии, странствующие ретровирусы и митохондрии-коллаборационисты, нет одного независимого, надзирающего за всем гомункулуса. Носители буддийской мудрости знают, что кожа не отделяет наш организм от внешней среды, она срастается с нами, так же, как носители мудрости биологической знают, что нами манипулируют все живые организмы, и мы манипулируем в ответ. Кто мы? Это зависит от значения слова «кто». Кто останется, когда мы удалим паразитов, патогенных микробов, случайных попутчиков и отделим себя от своих генов?
Проблема того, в какой мере человеческий разум является отдельной и цельной сущностью, достаточно сложна, чтобы занять целый батальон философов, а в наши дни еще и нескольких нейробиологов (даже если не рассматривать досадный вопрос о свободе воли). Добавьте ко всему этому открытия эволюционных генетиков и экологов, и вопрос станет еще более весомым. Но что мы знаем наверняка — никто не может с чистым сердцем выпустить собственную Декларацию независимости.