История семейного насилия на Руси

Законодательные новации последних месяцев относительно семейного насилия навевают устойчивое ощущение дежавю. Семейное насилие сопровождает нашу страну всю её историю. Конечно, невозможно сказать, чтобы наш соотечественник непрерывно страдал дома. И всё же домашнее насилие, считавшееся в разные времена более или менее приемлемым, было частью жизни огромной массы людей в прежние эпохи и остаётся в наше время.

«Мой постылый муж поднимается, за шелкову плётку принимается…»Древнерусские памятники права уделяли мало внимания домашнему насилию. Одно из первых упоминаний подобных бытовых драм как проблемы мы находим в знаменитом «Домострое». Этот документ приобрёл мрачную — и в действительности незаслуженную славу.
«Домострой», конечно, не имел законодательной силы. Это сборник рекомендаций, советов и назиданий. Однако он интересен именно как представления о должном и возможном. В наше время разделы этой книги, касающиеся поведения в быту, получили скандальную славу. Кажется, что рекомендации «плетью постегать по вине смотря» или «любя же сына своего, учащай ему раны — и потом не нахвалишься им» не оставляют места для дискуссий.
Однако в действительности автор «Домостроя» как раз старался смягчить нравы. Прочтя этот памятник эпохи целиком, мы обнаружим, что в основном он посвящён вовсе не вопросам битья домочадцев, а теме семейной жизни в целом.
Вопросам насилия в семье там уделяется лишь некоторое — не слишком значительное — место. Причём в первую очередь речь шла именно об ограничении свирепости. Мужу, жене и детям предписывается любить друг друга и вообще мужу на жену не гневатися, а жене на мужа всегды жити в любви и в чистосердии.

Более того, «Домострой» детально перечисляет, чего делать не следует:
Не гневатися ни жене на мужа ни мужу на жену а по всяку вину по уху ни по виденью не бити, ни под сердце кулаком ни пинком ни посохом не колоть никаким железным или деревяным не бить хто с серца или с кручины так бьет многи притчи от того бывают слепота и глухота и руку и ногу вывихнуть и перст и главоболие и зубная болезнь а у беременных жен и детем поврежение бывает во утробе а плетью с наказанием бережно бити, и разумно и болно и страшно и здорова а толко великая вина и кручинавата дело, и за великое, и за страшное ослушание, и небрежение, ино соимя рубашка плеткою вежливенко побить за руки держа по вине смотря.
Да, с современной точки зрения кажутся диковатыми указания не бить по глазам, не избивать жену посохом и не заниматься членовредительством и «вежливенько» работать плетью.
Это, однако, свидетельство мрачных обычаев эпохи. Вся Европа, от Лиссабона до Урала, состояла из людей преимущественно бедных и тёмных, за плечами которых непрерывно стояла смерть. Так что суровые нравы и фоновая жестокость были обычным делом в тогдашних семьях.
На тот момент мало кто нуждался в дополнительном стимулировании, чтобы кого-то бить. А вот ограничить насилие требовалось, и пусть не в рамках нормативно-правового акта, а в неофициальных рекомендациях семейные драки старались ввести в рамки приличия.
Вообще, явление было распространено, к сожалению, повсеместно — семейные драки были обычным делом. Государство по собственной инициативе подключалось к делу только в тех случаях, когда доходило до прямого членовредительства или убийства. Причём наказания в последнем случае различались для мужа и жены: если женщину за мужеубийство советовали закопать живьём в землю (к счастью, в реальности эту варварскую казнь чаще всего заменяли вечным заточением в монастырь), то мужа за аналогичное преступление только били кнутом.
Надо заметить, однако, что XVII век, несмотря на патриархальные нравы, отметился появлением исков жён к мужьям за дурное обращение.

Более того, судебная практика рассмотрения таких дел была довольно обширной. На защите жены, как правило, стояли её родственники, и известны случаи, когда домашних тиранов на полгода-год отправляли в монастырь. Причём жена могла вызволить мужа раньше, для чего составлялась специальная челобитная. Разборы таких дел вели главным образом духовные власти: супруги отвечали за свой брак не только и не столько перед государством, сколько перед небесами.

Избил — можешь развестись

Петровская эпоха и ранняя Российская империя ознаменовались скорее благими пожеланиями, чем реальными усилиями государства и общества по исправлению нравов. С одной стороны, общество становилось более секулярным и менее патриархальным, с другой — русская деревня, составлявшая почти всё население, жила по заветам предков. Однако эпоха медленно менялась. Разнообразные житейские наставления издавались довольно регулярно, и в них уже содержатся новые предложения.
Там советуют поступать с женой так, чтобы она «любила, почитала и не пужалась» мужа. В середине XVIII века некий автор делает и вовсе прорывное заявление: «В вечную и непременную регулу положи сие: чтобы жены никогда не бить». Для XVIII века это заявление выглядит действительно смелым. Муж безусловно рассматривался как глава семьи, но осуждение домашней тирании стало общей линией для тогдашних литераторов — и светских, и духовных.
Тогда же появилась практика разводов в случае «биения» жёнами и мужьями друг друга. Она не была массовой, однако само по себе явление уже не рассматривалось как вариант нормы. Правда, до рассмотрения доходили обычно самые вопиющие случаи.

Монахини Новодевичьего монастыря, например, как-то раз проводили освидетельствование избитой жены, обнаружив перелом ребра, отсутствие двух зубов, повреждение языка… Причём жалобы на такое обращение исходили часто не от крестьянок, а от дворянок, поповских жён и купчих.
В ногу с церковными властями шагали светские.
Екатерина предписывала лишать чести и прав состояния и сажать в тюрьму семейных «изувечников». Пожалуй, это первый случай, когда отечественное законодательство выделило семейное насилие в отдельную категорию правонарушений.
ХIX век принёс в жизнь нечто новое. Письменное право усложнялось, а взгляды общества на возможное и должное менялись. «Уложение о наказаниях» 1845 года демонстрирует уже очень близкую к современной позицию законодателя:
«За жестокое обращение с женой, доказанное обстоятельствами, особенно в случае нанесения ей ран, муж, по жалобе супруги или её родителей, подвергается наказаниям, определённым за тяжкие побои, раны или увечья. Сверх того, если он христианин, то он предаётся церковному покаянию по распоряжению духовного начальства. Тем же наказаниям и на том же основании подвергается жена, которая, пользуясь слабостью своего мужа, дозволит себе нанести ему раны, увечье, тяжкие побои или иное истязание или мучение».
В случае наступления тяжкого вреда здоровью (дефиниция которого без особых изменений перекочевала в современный УК) без вопросов отправляли в Сибирь на каторгу.
В целом Россия в эту эпоху ничем не отличалась от других держав и шла в общем потоке, направленном на неторопливое, но неуклонное смягчение нравов. К концу существования Российской империи общество уже демонстрировало готовность к эмансипации женщин и полному недопущению избиений в семье.

Правда, одно дело — осознание положения продвинутой частью общества, а другое — повседневная практика. Так, во время опроса, проведённого среди московских студенток в 1908 году, около половины из них сообщили, что подвергались дома телесным наказаниям, многих секли розгами. Что интересно, никто из них не осуждал родителей за такие методы воспитания.

Новые времена

Советская эпоха перевернула всё. Новое общество стремилось перепрыгнуть как можно большее количество ступенек в историческом развитии. Не остался в стороне и щекотливый вопрос. Телесные наказания и вообще битьё сразу же объявили неприемлемыми, а Наркомпрос рассылал гневные отповеди и инструкции по поводу обращения с ближним:
«Недопустимы телесные наказания и наказания в виде лишения пищи, как несовместимые с общественным строем советского государства».
Вообще, в советской педагогике тема рукоприкладства живо обсуждалась. Например, характерный диалог произошел во время публичной лекции знаменитого педагога Макаренко:
— Вы помните, вероятно, этот случай в «Педагогической поэме». И многие говорят: вот вы треснули Задорова — и всё пошло хорошо. Значит, нужно трескать.
Вопрос спорный. Ударить человека иногда, может быть, полезно, даже взрослого. Есть такие люди, которым следует набить морду. Но никто не может сказать заранее, полезно это или нет.
Я противник физических методов воздействия. И раньше был противником. Я ударил Задорова не потому, что своим педагогическим разумом пришёл к тому, что это хороший метод. И не потому так благополучно всё кончилось, что это был хороший метод, а потому, что Задоров был благородным человеком. Я Задорова избил, а он протянул мне руку и сказал — всё будет хорошо. Редкий человек способен на это.
Если бы на его месте был Волохов, он зарезал бы меня…
Один этот случай ничего не означает. Может быть, педагог и нарвётся на такое благородное существо: треснет его, а тот ему руку пожмёт. Всё может быть. Но это ничего не доказывает. Вообще физическое наказание как метод я не могу допустить, тем более в семье.
…Я не видел ни одной семьи, где физическое наказание приносило бы пользу.
Правда, о чём часто забывают благонамеренные реформаторы всех эпох, реальность куда более инертна, чем высказываемые из кабинета благие пожелания, а средний уровень родителей или даже учителей далеко не походил на тот, что демонстрировал Макаренко, рефлексировавший по поводу единственной затрещины.
На практике бытовое насилие попадало в фокус внимания общества и правоохранителей, только если пострадавшие несли на себе зримые следы травм. В «Крокодиле» 60-х, например, публиковалась в режиме «вредных советов» памятка хулигану:
Когда ты женщину избил
И уличён на месте был,
Не доходя до прокурора,
Женись на ней без разговора.
Потом дерись: хоть трезв, хоть пьян,
— Ты муж, а муж не хулиган…
Кто взял свидетельство о браке,
Тот состоит в законной драке!
Шутки шутками, а битьё в семье считалось привычным явлением. В результате даже в 80-е годы до половины родителей практиковали телесные наказания, иногда даже без конкретной вины, а ради профилактики.

При этом, если педагогические и социальные практики продвинулись далеко вперёд, уголовное законодательство наоборот сначала сделало шаг назад. Из УК РСФСР 1922 года было исключено упоминание о правонарушениях конкретно внутри семьи. Снова к этой теме законодатель вернулся только в 1960 году, когда насилие в отношении близкого родственника стало квалифицирующим, усугубляющим вину признаком.
Домашнее насилие — безусловное социальное зло. Ещё советская педагогическая пресса отмечала: «Любые способы насилия, оскорбления, унижения представляют опасность для развивающегося детского организма». К этим словам можно только добавить, что для развитого взрослого организма систематическое насилие над ним также губительно.
Особенно опасно то обстоятельство, что рукоприкладство в семье самовоспроизводится. Дерущиеся отец и мать подают пример для детей, а за избиение отпрысков расплачиваются внуки.
В 80-е годы во время социологического исследования девочка девяти лет простодушно сообщила, что своих детей она, конечно, будет бить: «…как меня мама, что они, лучше, что ли?» Этой инерции поколений может хватить очень надолго. При этом проблема даже не всегда осознаётся как проблема: драки в семье рассматриваются просто как часть жизни, а тумаки, раздаваемые детям, — как элемент педагогики.
Между тем практика телесных воздействий на близких регулярно приводит к смертям, вызывает тяжёлые физические и психические травмы.
С января 2015 по сентябрь 2016 года по данным МВД от рук семейных тиранов погибли 539 женщин и 56 детей. Зачастую они могли жить в случае своевременной реакции правоохранителей и возможности привлечь к ответственности преступника.
Лишь немногие из этих убийств происходили внезапно, чаще всего речь идёт о систематических побоях, кульминацией которых становится вред здоровью, часто фатальный. Дебоширов необходимо остановить — с этим согласны, кажется, все. Однако пути, которыми следует идти к гармоничным отношениям в обществе и семье, к сожалению, далеко не столь очевидны.