Когда ты не умрешь

Нобелевскую премию, особенно по медицине, хорошо бы выдавать вместе с пенсионным удостоверением. Ну или по крайней мере с четким планом по утилизации причитающихся миллионов: яхта, дача, спокойная старость. Нет зрелища печальнее нобелевского лауреата в маразме.
Шведский изобретатель динамита Альфред Нобель привнес в науку церемонию прижизненной канонизации. Как не сказаться такому на нежной психике пожилой профессуры? Первооткрыватель двойной спирали ДНК, девяностолетний Джим Уотсон катается по мировым университетам и читает лекции о том, какую новую таблетку он сегодня выпил. Дважды канонизированный Лайнус Полинг свихнулся на витамине C и до самой смерти призывал весь мир срочно начинать есть его килограммами. А великий русско-французский иммунолог Илья Мечников и вовсе обещал бессмертие любому, кто очистит кишечник от решительно всех обитающих в нем бактерий.

Великие ученые мужи, так высоко вознесенные, не могут смириться с собственной смертностью. Если тебе однажды уже удалось круто повернуть реку науки — то должно получиться снова! Только теперь так, чтобы по возможности не умирать.
Исторически этот кризис старшего возраста ничем хорошим не заканчивался. Мечниковская стерилизация кишечника мало того что не помогает от смерти — она эту смерть, вообще-то, очень сильно приближает. Полинговский витамин C совершенно точно избавил величайшего химика от цинги, но от смерти почему-то не спас. Прости, Джим Уотсон, старуха с косой пока побеждает всухую.
Но что произойдет, если одному из престарелых великих все-таки удастся уложить Смерть на лопатки? Что, если бессмертие в один прекрасный день возникнет одним щелчком, сразу, очевидно и однозначно? Большинству ученых такой сценарий покажется фантастикой — но великие умы на то и великие, что они — не большинство.

Итак, первооткрыватель двойной спирали ДНК, великий престарелый молекулярный биолог Джим Уотсон летом 2014 года смешивает таблетку от диабета с экспериментальной культурой кишечной палочки, приправляет все это парой противораковых препаратов, выпивает получившуюся бурду, удовлетворенно причмокивает и внезапно становится бессмертным.
Проходит 50 лет.
Джим Уотсон пишет эссе про онанизм и половое воспитание молодежи, сидя на сундуке с 10 млн. шведских крон, доставшихся ему вместе со второй, единоличной Нобелевской премией за изобретение уотсонина — лекарства от смерти.
Его коллеги тоже не отстают. По теме полового воспитания собираются целые конгрессы престарелых профессоров и академиков, а борьба с онанизмом объявлена приоритетным направлением мировой науки.
Как так вышло? Очень просто. За 50 лет средний возраст исследователя вырос… на 50 лет. Все крупные университеты до отказа заполнены почетными профессорами разной степени гениальности и приблизительно одинаковой степени старости. Убежденные в своей божественной миссии и обеспеченные пожизненной гарантией уважения, они устремились к рубежу научной мысли — и неотвратимому старческому маразму.

Вам 75. 50 лет назад вы думали, что к середине века у вас будут мозговые имплантаты и беспроводная связь с внеземными цивилизациями. Вместо этого у вас по-прежнему барахлит вайфай и не ловит телефон.
Нет, у детей-то мозговые имплантаты есть — просто вы так и не научились ими пользоваться. Вы слишком долго объясняли еще более престарелому начальнику в офисе, как найти Google в Windows XP. Мозговые имплантаты — это для молодежи. Вам ближе к сердцу телеграм и фейсбук: проще, да и люди постарше, попривычнее.
У вас паршивая работа, потому что к 70 годам у вас ничего не получилось. Все рабочие места заняты молодыми, все руководящие должности — еще более глубокими стариками. Ларри Пейдж, например, купил на свой девяностый день рождения Австралию и переименовал ее в Googland (в обиходе — Гуглостан). Америка тоже переименовалась — в Virgin America.

Жена бросила его, не выдержав окончательно испортившегося с возрастом характера.
Дело даже не в том, что уотсонин достался только самым богатым. Конечно, в Африке его никогда не было, но какой уважающий себя африканец умирает от старости. Сегодня, в 2064-м, после десятилетий патентных препирательств, масштабных религиозных протестов, терактов и даже небольшой войны на Ближнем Востоке, уотсонин стал, наконец, достоянием общественности — по крайней мере в развитых странах.
Дело в другом. Мировое общество 2014 года в основном стояло на принципах меритократии: положение человека в обществе так или иначе определялось его заслугами. Заслуги накапливаются со временем — то есть с возрастом. Почему меритократия никогда не превращалась в геронтократию? Потому что у накопления заслуг был естественный предел — смерть.
С исчезновением этого предела власть везде, во всем захватили старики. Ветераны Великой отечественной навсегда остались отцами нации. Ларри Пейджи и Александры Мамуты навсегда остались у руля технологий и информации. Ничего не изменилось: ваши бабушки по-прежнему смотрят телевизор и по-прежнему смеются над шутками Петросяна про секс по телефону.

Современные трансгуманисты в своей массе необъяснимо агрессивный люд. Врываясь в научную дискуссию, они всякий раз тоном матроса Железняка требуют немедленно прекратить любую деятельность, не служащую напрямую делу бессмертия. Этим они изрядно пугают обычных ученых. «Больше денег в науку!» — вопит трансгуманист. Научное сообщество кивает с воодушевлением. «Бросай пробирку на землю! Иди исследуй бессмертие!» — продолжает распоряжаться трансгуманист. Тут уже ученым становится не по себе.
Все бы хорошо, но не совсем понятно, как именно это бессмертие исследовать. В приведенном выше сатирическом сценарии «бессмертие» — нечто физическое, конкретное. Это предполагает, что конкретна и смерть: она существует отдельно от старости и болезней, она четко определяема и неизменна во всех случаях. Есть в нас как бы кнопка смерти, а Джим Уотсон своими сумасшедшими экспериментами ее отключил.
Скорее всего, это не так. Смерть может быть результатом огромного множества разнообразных процессов: от обезвоживания до рака пищевода. Все они принципиально различаются между собой и почти наверняка не имеют никаких универсальных сходств.
Одним из таких процессов, приводящих к смерти, является старость. Старость — это не просто совокупность старческих заболеваний (рака, болезни Альцгеймера и так далее), а довольно четко «прописанная» программа увядания организма.

Если и искать рациональное зерно в планах трансгуманистов по победе над смертью, то «лечить» надо, скорее всего, именно старость. Допустим, это возможно. Допустим, это относительно просто. Допустим, против старения можно придумать таблетку.
Допустим, что вместе с увяданием тела было побеждено и увядание ума (это очень большое «допустим», но в целях дискуссии приемлемое). Наш сценарий с Джимом Уотсоном уже не кажется столь пессимистичным: есть надежда, что по крайней мере наука и технологии продолжат развиваться.
Что произойдет дальше? Население планеты будет не слишком быстро, но неуклонно увеличиваться: ожидать, что меньше чем за столетие все перестанут рожать детей, не приходится. Сельскохозяйственный выход, несмотря на все старания агрономов, так и упрется в предсказанный в начале 2000-х физический максимум, а глобальное потепление сделает урожаи непредсказуемыми. С каждым новым рожденным ребенком будут повышаться цены на еду. Больше всего, конечно, достанется третьему миру: голод, страх, войны.
Трансгуманист Железняк, разумеется, слышал аргументы про перенаселение тысячу раз — его не проймешь такой смехотворной узколобостью. Ведь решили же: ясность ума великих ученых спасена чудо-таблеткой. Наука продолжает двигаться вперед ударными темпами. Очевидно, что и с едой научные оракулы что-нибудь придумают.
Хорошо. Допустим. Позволим трансгуманистам еще одного deus ex machina. Итак, дано: старость побеждена, разум чист, как стеклышко, а едой, водой и видеоиграми обеспечен каждый ребенок.
Население будет продолжать расти, города — заполонять собой континенты. Вместе со смогом выхлопов в них придут эпидемии: непрекращающиеся грипп, простуда, пневмония. За годы неконтролируемого потребления антибиотиков и противовирусных препаратов мы помогли бактериям и вирусам эволюционировать в паразитов, против которых не осталось никаких средств.

Большинство антибиотиков было разработано в 1950-х, а последний их новый класс открыт в 1984 году. Человек попросту проиграл гонку вооружений природе. Удивительно.
На это у трансгуманиста Железняка тоже готов ответ, который, впрочем, не отличается от предыдущего: наука что-нибудь придумает! Смотрите, говорит он нам: научное знание развивается экспоненциально. Человеческое население увеличивается почти линейно — а значит наука всегда будет впереди!
Конечно, следуя такой логике, все мы, начав расти в детстве, должны к 50 годам быть ростом с дерево. Но мы и здесь пойдем навстречу трансгуманистам. Допустим, наука действительно решила все проблемы.
Вообще все.
Допустим, что ученые придумали использовать вместо антибиотиков нанороботов, уничтожающих бактерий в кулачном бою. Допустим, что все остальные болезни побеждены с изобретением волшебного сканера, как в фильме «Элизиум». Допустим, глобальное потепление остановлено: ученые покорили, наконец, ядерный синтез, и необходимость в сжигании углеродного топлива отпала.
Допустим, что проблема политической нестабильности и социальной напряженности, следующей за триумфом этих технологий, решена: в ООН обнищавшие арабы братаются с заново сверхдержавными американцами.
Допустим, что вопрос перенаселения решен окончательно и бесповоротно: физики научились искривлять пространство-время и открыли портал к ближайшей обитаемой экзопланете, где поля покрыты пшеницей и эдельвейсами, а нежное солнце ласкает земных гостей круглый год.
Допустим, что вирусы искоренены, болезни забыты, противоречия разрешены, насилие и нищета остались в прошлом.
Тогда, действительно, бессмертие сработает, и в споре с трансгуманистом Железняком придется признать поражение. Действительно, если допустить, что в мире все хорошо — то в мире все хорошо, и смерть можно отбросить как историческое недоразумение.
Но если хотя бы одно из наших допущений кажется вам маловероятным сценарием ближайших 50 лет — скорее всего, вам придется тихо умереть в постели в 80, как и вашей бабушке. А учитывая, что сбой на любом этапе бегства человечества от смерти чреват недостатком ресурсов, резким социальным расслоением и жесточайшей борьбой за выживание — возможно, к лучшему, что вы этого не увидите.