7 вопросов о борьбе с раком
Впервые российские ученые получили престижную международную Галеновскую премию, которая считается аналогом Нобелевской в области фармацевтики.
Биологи Александр Соболев, Андрей Розенкранц из Института биологии гена и Владимир Лунин из НИИ эпидемиологии и микробиологии им. Гамалеи разработали механизм целевой доставки лекарств в ядро клетки, благодаря которому можно будет вылечить различные виды онкологических заболеваний.
1. Западные ученые уже не раз анонсировали свои разработки по целевой доставке лекарств внутрь клеток. Чем ваш способ отличается от остальных, почему именно вам дали премию?
Действительно, подобных разработок много. Но мы создали не просто систему, которая работает только с одним видом заболевания, а целую платформу, которая доставляет лекарства не просто в клетку-мишень, но и внутри этой клетки — в заданную ее часть, где это лекарство наиболее эффективно. Благодаря ей можно лечить разные виды и формы болезней, в разных тканях, с использованием различных лекарственных средств. То есть мы разработали целую группу средств доставки, которые работают с множеством целей.
2. Вы уже тестировали свою разработку?
Да, мы проводили и проводим доклинические испытания на лабораторных мышах с различными видами онкологии — это и рак головного мозга, и спинного мозга, и мочевого пузыря. И 80% животных удавалось полностью вылечить. Эффективность действия лекарственного препарата повышается не в разы, не в десятки, а в тысячи раз. С неонкологическими заболеваниями мы пока не работали: не хватает рук для этого и финансирования нормального, чтобы эти руки появились.
3. Что позволяет достигнуть такой эффективности в лечении?
Ранее разработанные системы распознавали клетку как мишень и могли проникнуть внутрь нее. Мы же пошли дальше и создали такую наномолекулу, которая воспринимает как мишень не только всю клетку, но и видит внутриклеточную цель — особо чувствительное место в клетке — и действует только на этот участок, не задевая нормальные, нераковые клетки. И тем самым не вызывает никаких побочных эффектов.
4. Как скоро ваше научное открытие начнет применяться в практической медицине?
Если обстоятельства сложатся хорошо и будет нормальное финансирование, то для перехода к клиническим испытаниям понадобится два-три года. Эти тесты на человеке, надеюсь, смогут подтвердить, что наша разработка имеет потенциал, чтобы стать основой для персонифицированной медицины, когда человека лечат с учетом всех его индивидуальных особенностей.
5. Сможет ли медицинский персонал работать с таким нововведением, как персонифицированная медицина, ведь для этого нужна серьезная переподготовка?
В этом есть проблема, но она решаема, если понимать, в чем ее корень. Мне кажется, у нас многие сложности в науке оттого, что нет грамотной инфраструктуры, которая обеспечивает это самое движение от разработки ученых к применяемому на практике способу лечения, новому лекарству или прибору. Да, чтобы медики могли обращаться с новинками, персонал нужно обучить, но для того чтобы обучить, нужны деньги, хорошее финансирование. В Европе, Америке такая инфраструктура налажена. Там науку поддерживают частные компании. Но они начинают вкладывать деньги тогда, когда видят минимальное количество рисков, то есть когда новый препарат, например, уже прошел необходимые доклинические испытания. Но ведь на этапе этих экспериментов тоже нужны средства, а тут без поддержки государства не обойтись.
6. Какие задачи в области биомедицины и фармакологии сейчас вы могли бы назвать самыми важными?
Рак, сердечно-сосудистые заболевания… Медики научились справляться с инфекционными болезнями, увеличивается продолжительность жизни человека. Но все равно возникают новые формы заболеваний, и вызовы для ученых остаются.
7. А удастся ли когда-нибудь победить рак?
Я не футуролог, и этот вопрос касается не только моей научной области. Поэтому было бы слишком опрометчиво давать какие-то прогнозы на этот счет.
Биологи Александр Соболев, Андрей Розенкранц из Института биологии гена и Владимир Лунин из НИИ эпидемиологии и микробиологии им. Гамалеи разработали механизм целевой доставки лекарств в ядро клетки, благодаря которому можно будет вылечить различные виды онкологических заболеваний.
1. Западные ученые уже не раз анонсировали свои разработки по целевой доставке лекарств внутрь клеток. Чем ваш способ отличается от остальных, почему именно вам дали премию?
Действительно, подобных разработок много. Но мы создали не просто систему, которая работает только с одним видом заболевания, а целую платформу, которая доставляет лекарства не просто в клетку-мишень, но и внутри этой клетки — в заданную ее часть, где это лекарство наиболее эффективно. Благодаря ей можно лечить разные виды и формы болезней, в разных тканях, с использованием различных лекарственных средств. То есть мы разработали целую группу средств доставки, которые работают с множеством целей.
2. Вы уже тестировали свою разработку?
Да, мы проводили и проводим доклинические испытания на лабораторных мышах с различными видами онкологии — это и рак головного мозга, и спинного мозга, и мочевого пузыря. И 80% животных удавалось полностью вылечить. Эффективность действия лекарственного препарата повышается не в разы, не в десятки, а в тысячи раз. С неонкологическими заболеваниями мы пока не работали: не хватает рук для этого и финансирования нормального, чтобы эти руки появились.
3. Что позволяет достигнуть такой эффективности в лечении?
Ранее разработанные системы распознавали клетку как мишень и могли проникнуть внутрь нее. Мы же пошли дальше и создали такую наномолекулу, которая воспринимает как мишень не только всю клетку, но и видит внутриклеточную цель — особо чувствительное место в клетке — и действует только на этот участок, не задевая нормальные, нераковые клетки. И тем самым не вызывает никаких побочных эффектов.
4. Как скоро ваше научное открытие начнет применяться в практической медицине?
Если обстоятельства сложатся хорошо и будет нормальное финансирование, то для перехода к клиническим испытаниям понадобится два-три года. Эти тесты на человеке, надеюсь, смогут подтвердить, что наша разработка имеет потенциал, чтобы стать основой для персонифицированной медицины, когда человека лечат с учетом всех его индивидуальных особенностей.
5. Сможет ли медицинский персонал работать с таким нововведением, как персонифицированная медицина, ведь для этого нужна серьезная переподготовка?
В этом есть проблема, но она решаема, если понимать, в чем ее корень. Мне кажется, у нас многие сложности в науке оттого, что нет грамотной инфраструктуры, которая обеспечивает это самое движение от разработки ученых к применяемому на практике способу лечения, новому лекарству или прибору. Да, чтобы медики могли обращаться с новинками, персонал нужно обучить, но для того чтобы обучить, нужны деньги, хорошее финансирование. В Европе, Америке такая инфраструктура налажена. Там науку поддерживают частные компании. Но они начинают вкладывать деньги тогда, когда видят минимальное количество рисков, то есть когда новый препарат, например, уже прошел необходимые доклинические испытания. Но ведь на этапе этих экспериментов тоже нужны средства, а тут без поддержки государства не обойтись.
6. Какие задачи в области биомедицины и фармакологии сейчас вы могли бы назвать самыми важными?
Рак, сердечно-сосудистые заболевания… Медики научились справляться с инфекционными болезнями, увеличивается продолжительность жизни человека. Но все равно возникают новые формы заболеваний, и вызовы для ученых остаются.
7. А удастся ли когда-нибудь победить рак?
Я не футуролог, и этот вопрос касается не только моей научной области. Поэтому было бы слишком опрометчиво давать какие-то прогнозы на этот счет.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
